— Да я домой собирался, паковаться…
— Именно, ты уже дома! Мой дом — твой дом! Чтобы я отпустил голодным человека, который меня на ноги поставил и Рауля живым из мясорубки вырвал? Как смогу в зеркало потом смотреть? Даже не думай… Эй, парни, встречайте гостя!
И не успел я пробормотать что-либо в ответ, как уже сидел за столом, на который выставляли и выставляли пышущие жаром блюда. И до самого позднего вечера я рассказывал, с кем из ребят из латинских кварталов я служил, о ком хоть что-нибудь слышал, и кого мельком довелось увидеть за эти месяцы. Мы пили за спецназ и пехоту, десант и артиллеристов, поминали павших и уточняли, в каком госпитале отлеживается тот или иной мальчишка, кого зацепила война. А перед тем, как возвращаться в гостиницу, Ромеро взял с меня клятву, что утром я снова приеду в гости, и мы большой толпой отправимся с горой подарков по раненным, с дружеским визитом.
Бдительный вышибала подвез меня к самым дверям на блестящем лимузине и смущенно склонил голову, открыв лакированную дверцу:
— Извините, доктор, я не знал. Босс никогда не показывал вашу фотографию, я бы запомнил. Но в следующий раз…
— Хватит, Патти, не тарахти. Ноги-руки целыми оставил и спасибо… Шучу, шучу… Завтра увидимся. И прошу, не называй меня доктором, я не в белом халате здесь гуляю. Макса вполне будет достаточно. Понял? Макс — и точка…
Вторая неделя пролетела для меня как один миг. Мне больше не приходилось в одиночестве смотреть на холодный дождь за окном. И я не увидел ни одной фальшивой улыбки за эти дни. Что поделаешь, если мои новые друзья не любили показуху. Эти люди делили мир лишь на белое и черное, одинаково увлеченно громили конкурентов в криминальных разборках или воевали с повстанцами, попав на фронт. Но при этом они следовали данному слову и не забывали, если кто-то помог им в жестоком мире нищих кварталов. И, как ни странно, я почувствовал здесь себя своим. Может быть, потому что вместе с их братьями умирал на забытых всеми островах, до которых большинству обитателей метрополии было попросту нас…ть. И эти дни, вырванные из обычной жизни, навсегда поставили меня по другую сторону баррикад, отравив душу сомнениями в правильности "единственно верного пути".
С последним днем моего отпуска я окончательно похоронил старого Макса Убера. И на базу Грандлэг вернулся уже совсем другой человек.
История повторяется сначала в виде трагедии, затем превращается в фарс. Или наоборот. Смотря с какой стороны разглядывать происходящее. По крайней мере, так говорили мудрые предки, о которых мы постарались забыть как можно быстрее. Или наоборот, мы лишь приписали им эти слова.
Я дремал, уткнувшись головой в спину Самсона. Все же погоны старлея дают ряд преимуществ. Я не отвечал за роту в целом, как капитан, но и горбатиться на авралах не приходилось, как рядовым. Синекура, пока стоим на базе. Всегда бы так.
Создавая ощущение дежавю, с трибуны снова верещал какой-то мордастый урод, упоминая Родину-мать, демократические ценности и продажных политиканов. Застыв на плацу, бригада войск специального назначения скучала, перебрасываясь сплетнями в задних рядах. Хотя вру, на плацу стояло лишь ядро — восемь рот немедленного реагирования, полторы тысячи человек. Дивизионы усиления, вобравшие в себя арт-поддержку, радиоразведку, парк легкой бронетехники и авиакрыло — построили на аэродроме, и оттуда тоже долетало: "гав-гав-гав, демократия, народ, победа, етить-переетить". В сумме должно получиться почти восемь тысяч человек, включая укомплектованные по военному времени резервы. За год бывшая бригада раздулась до безобразия, подобрав под себя все, до чего смогли дотянуться руки "бати". Который, кстати, дорос до целого генерала, не забыв при этом, с какой стороны держат в руках автомат. Вот про "батю" и шептались:
— Слышал? "Нашего" задвинули, отправив еще раз на архипелаг с инспекцией. Руководство приказом передано этим толстожопым.
— А почему?
— Штадт неделю тому назад послал их, когда попытались две роты сунуть в порт для разгона демонстрации. Сказал, чтобы полицию заставили работать, а не превращали солдат в вышибал.
— Плохо. Значит, вместо порта нас запихают в какую-нибудь клоаку.
— Само собой. Только мозгов у них еще меньше, чем раньше. Чтобы озверевшие от крови войска с боевым оружием кидать на политических придурков — это надо совсем с башкой не дружить.
— А когда они дружили?..
Рядом возник ротный, тычком в бок разбудив меня:
— Сгребаемся, док. Хотя есть возможность остаться в бригаде.
— С чего бы вдруг? — окрысился я, привычно поправляя ремень штурмовой винтовки. — Как что — так все пытаешься меня в балласт списать.
— Потому что здесь организуют госпиталь для парней. И, как я понимаю, можно отработать свое на базе, а не мотаться с ротой по закоулкам.
— Мясорубка ожидается? Чего кривишься, мне надо знать, что из "медицины" с собой брать.
— Мясорубка. Но не для нас. Волнения в Аппике. Полиция даже район блокировать не стала. Молодежь жжет машины, громит магазины и требует смены хунты. Нас бросают на подавление.
Я посмотрел на командира и вздрогнул. Единственно боеспособные части отправить "давить" пустоголовую молодежь, в университетские кампусы элитных учебных заведений… Боги, мы же умеем только одно — убивать! Увидев мою реакцию, Кокрелл повторил:
— Твой шанс, док. Можно отсидеться здесь… Я же предупреждал, что этим и закончится. Нас сунут затыкать чужие дыры и кровью решать политические проблемы. Потом польют сверху дерьмом для запаха и сдадут. Все как обычно.